Борис Павлович Шокин, заслуженный учитель России, лауреат областной общественной награды «Достояние Севера» пятьдесят лет проработал учителем физики.
С Борисом Павловичем мы встретились у него дома. Первый год за последние полвека он не спешит на уроки, можно поговорить не торопясь.
Натуральная философия
– Борис Павлович, просто не могу не спросить про фундаментальное открытие в физике – это гравитационные волны, за него присудили Нобелевскую премию. Вы научные открытия в области физики отслеживаете?
– Отслеживаю. Но это серьёзная наука…
– Но даже на уровне обывателя это интересно. Когда слышишь о деформации пространства и времени, понимаешь, что живёшь в непостижимом мире.
– Эти волны предсказывал Эйнштейн ещё в 1915 году, над их поиском работали с 1985 года, открыли в 2015 году, сейчас вот дали Нобелевскую премию.
– Объясните – в чём основная идея гравитационных волн? Чего их так долго искали?
– А идея была какая: во Вселенной все тела взаимодействуют между собой, в том числе электрические заряды, частицы в атоме, сами атомы и так далее. Как это всё свести в единое целое? Было четыре теории, но хочется из четырёх создать единую, чтобы она объединяла все взаимодействия. И надо было найти – кто является переносчиком этого взаимодействия? Это и есть гравитационные волны.
– И нам, землянам, помогли это понять две чёрные дыры, которые столкнулись более миллиарда лет назад…
– Речь идёт о таких масштабах, что мы никак не можем это ощутить. Это же не петарда взорвалась, и всё видно…
– Но хочется хотя бы как‑то представить…
– Вы верите, что Луна притягивается Землёй?
– Ну на этот счёт у меня все же есть некоторые знания.
– И всё же вы верите в это?
– Да!
– А вы верите, что эти две ложки тоже притягиваются?
– Здесь тоже есть знания… Но, глядя на то, что они никак не реагируют друг на друга, поверить в это сложно. Ведь даже если они годами будут лежать рядом, сами с места не сдвинутся.
– Но они притягиваются! Если в случае с Землёй и Луной силы сумасшедшие, то здесь силы такие, что мы не замечаем. Но они существуют. То же самое можно сказать о других невидимых, поэтому непонятных обычному человеку явлениях.
– Говорят, что физики немного мистики – настолько непостижимые возможности даёт эта наука.
– Что такое физика? Ведь её не существовало. Во времена Ньютона была такая наука, которая называлась натуральная философия. Она объединяла физику, астрономию, математику – другие естественные науки. Потом начали отпочковываться – отдельно физика, астрономия, математика. Физика сейчас тоже раздробилась – механика, электричество, оптика, атомная физика, квантовая, хромодинамика… Где сейчас делают открытия? На стыке наук.
К чему идём?
– Вы неделю провели в Международном центре по исследованиям в атомной физике в Швейцарии, спускались к большому адронному коллайдеру, который и построен, чтобы делать открытия. С помощью его и открыли бозон Хиггса, затратив массу сил и средств. Как учитель объясните, в чём важность этого открытия для человечества?
– Вопрос в чём? Как науке развиваться дальше. Мы идём правильно или нет? Вся построенная ранее теория идёт именно к этой частице. Если мы докажем, что она существует, значит, идёт верным путём. А мы идём к чему? Открытие частицы Хиггса и гравитационных волн ещё раз доказывает, что мы приближаемся к тому моменту, когда возникла вся наша Вселенная, когда произошёл большой взрыв. Приблизиться на время, когда прошли не миллионы лет после него, а доли секунды.
– И всё же невольно возникает вопрос – в практическом смысле человечество как‑то этими открытиями может воспользоваться, кроме, как приобрести новые знания?
– Ленин где‑то в 1917 году сказал: «Электрон не исчерпаем так же, как и атом. А природа бесконечна».
– Это точно Ленин сказал?
– Это точно слова Ленина. Электрон был открыт в 1895 году, аппаратура только появлялась, об атоме и его устройстве только говорили. Какая тогда могла быть польза? Но вот сегодня работает телевизор, значит, всё это существует…
– А как вы попали в Швейцарию?
– Россия – член ассоциации стран, учёные которых работают на коллайдере. Мы имеем право обсуждать результаты, получать информацию. Чтобы эта информация доходила и до обывателя, и до школьника, проводятся несколько раз в году курсы для учителей разных стран, в том числе и из России. К России иногда примыкают учителя из Казахстана, Украины и других бывших советских республик. Но организатором является наш институт в Дубне. Я посылал заявку, прошёл отбор и поехал. Нам неделю читали лекции, проводили экскурсии, показывали, где, кто и чем занимается. Мы были на глубине 80 метров, а сам коллайдер находится на глубине сто метров. Нас туда не пустили, там слишком большая радиация. Там протоны летают со скоростью, близкой к скорости света, в двух направлениях. Надо, чтобы они столкнулись. Есть четыре точки в этой огромной трубе, в которой создан вакуум, где они встречаются. И вот здесь при взаимодействии получается сильное излучение, здесь и рождается частица Хиггса.
О точке отсчёта
– Вы когда почувствовали, что физика это ваше?
– Нет такой точки отсчёта. Случайность. Если вам известно, в шестидесятые годы колхозник не имел никаких прав, не мог получить паспорт. Когда я оканчивал школу, понимал, что мне надо непременно поступить, только тогда получу паспорт. Его также получали те, кто уходил в армию, но мне не позволяло здоровье. Значит, или я поступаю, или стану принадлежностью колхоза. Информацию тогда черпали только из газет. Нашёл статейку про Московский государственный технический университет имени Баумана, решил идти на факультет турбиностроения. Думал, что буду строить электростанции.
– Какие тогда были условия приёма?
– В тот год проводили такой эксперимент – ввели сорокобалльную систему – учитывалась средняя оценка аттестата и плюс сдаваемые предметы. Когда все экзамены сдали, ректор объявил проходные баллы: приезжий школьник – 36, приезжий рабочий – 32, московский школьник – 28, московский рабочий – 26. В итоге я не прошёл. Поехал домой. Мне надо было выходить в Плесецке. В поезде встретил молодую пару, с которой поделился своей проблемой. Спрашивают они у меня – есть кто в Архангельске? Я без билета поехал дальше до Архангельска. А у меня были с собой документы о том, как я сдал вступительные экзамены в Бауманку. Знакомые жили в общежитии мединститута – говорят, что у них и разговаривать не о чем – конкурс десять человек на место. Пришёл в пединститут. Оказалось, что на физмат недобор, зашёл к ректору, показал свои баллы, он сразу мне: «Принят».
Секретарь выдал мне справку, я поехал домой, прихожу к председателю, он от расстройства кулаком по столу: «С кем я работать буду?» Но на следующий день в районе я уже получил паспорт и поехал учиться. Вместо пяти лет учился четыре – родине нужны были педагоги. Потом поехал работать в Тавреньгу, три года в деревне отработал, и сорок семь лет здесь, в Северодвинске – сначала в школе № 19, через семь лет её объединили с физико-математическим лицеем № 17.
– Борис Павлович, можно научить точным наукам ученика, который этого очень хочет, но не имеет ярко выраженных способностей?
– Была у меня ученица с феноменальной памятью. Она очень старалась, но шаг в сторону – её заклинивало. Такая штука случилась на экзамене – первый вопрос, второй – всё идёт хорошо. А задача – никак. Лабораторную работу дал дополнительно, она сделала, другую задачу тоже сделала. А эту – никак. Когда она уже в Бауманке училась, я с ней разговаривал, она говорит: «Если я этого не видела, не решала, бесполезно сидеть и думать».
– Но всё же в Бауманку она поступила…
– Знания у неё были, а вот глубины, понимания не было. Выучить – одно, а понимать – другое. Важно, чтобы они работали своим умом.
Никогда никого не натаскивал
– На протяжении 50 лет ваши ученики поступают в престижные технические вузы, где требуется знание физики. Каким образом вы даёте им эти знания?
– Никогда – ни до введения ЕГЭ, ни после – я не занимался натаскиванием. К ЕГЭ начинал готовить уже в четвёртой четверти, когда материал закончен. А вот на уроках главное правило – выдать теорию путём опытов и практических работ. Физика чтоб была перед тобой! Чтобы ученик видел, что за явление там происходит, тогда будет толк. Не просто выучить, чтобы куда‑то поступить, а чтобы понимать, разбираться.
– Вы видели разную систему образования. Какое время было, на ваш взгляд, для педагогов наиболее продуктивное?
– Особенно продуктивными были девяностые годы.
– Неожиданно.
– Мы были брошены государством, зато никто не мешал – работай, твори, выдумывай, было много творчества. Нам тогда помогали разные фонды, получали гранты – на скольких конференциях я тогда побывал. Лекции нам читали профессора, мы друг с другом общались, обменивались идеями.
– На успехах учеников это сказалось?
– Да, были ребята в 90‑е, которые писали решение задач в журнал «Квант», при этом самых сложных задач, и эти решения публиковались. В 1997 году был выпуск очень сильный – полкласса олимпиадники, они распределились, куда поступать, чтобы не мешать друг другу.
– А потом как складывалась их судьба?
– А уж дальше – тут проблема государства. Бывает, что выпускник имеет диплом серьёзного вуза, а работы нет… Бизнес поглощает многих, но и там не всё просто, бизнес начал, а потом провалился, и не в науке он, и не в деле. Но есть и те, кто миллиардами ворочает.
– Можно добиться успехов здесь, дома, не выезжая в большие города или за границу?
– Мои ученики работают на уровне сдаточных механиков лодок, есть главный механик, главные конструкторы, это очень ответственная работа. Кстати, областной министр здравоохранения Антон Карпунов – мой ученик. Как раз в 90‑е годы школу оканчивал.
– Как у него с физикой было?
– Нормально, с первого захода в мединститут поступил. Там почти весь класс поступил, сильный был класс.
– А сейчас интересно было работать?
– Сейчас, если есть интерес у учеников, развиваться можно – очень много разных олимпиад. Но проблема в том, что чтобы куда‑то съездить – надо найти деньги. Несколько лет назад у меня была подготовлена очень сильная команда, всё лето готовились для участия в международной олимпиаде. Я пошёл в мэрию просить денег, сказали, что поищут, пока искали, «поезд ушёл». Мне потом родители сказали, что сами бы оплатили поездку. Но если бы мне сразу отказали, я бы к ним обратился. А так мы надеялись. И сильные ребята упустили шанс проявить себя.
– Вы в этом году закончили работу в школе. После пятидесяти лет работы ведь не просто уходить… Как решились?
– Когда‑то решаться надо. Нельзя же работать, пока не упадёшь у доски, такие случаи бывали. Лето настраивался, в конце августа написал заявление.
– Вас и других таких же опытных педагогов есть кому заменить?
– Для нашего лицея нашли учителя физики. Но вообще, это большая проблема – ведь восемь лет у нас не готовили преподавателей физики и математики. И эта проблема встанет очень остро, когда уйдут педагоги, которые сейчас в возрасте, а их большинство.
– За счёт чего вы так долго проработали учителем? Это же тяжелейший труд, с огромными нервными и эмоциональными нагрузками.
– За счёт учеников. У меня с ними было взаимопонимание, нам было интересно вместе, во всяком случае, со многими. Я получал удовольствие от работы, они от учёбы, иначе никак нельзя проработать пятьдесят лет в школе.
– За полвека у вас было столько учеников… Вы многих помните?
– Всех до одного!
